История Пурима в двух частях, но без обычных купюр: большая пьянка, сексуальный марафон, чиновничьи разборки и большая резня на межнациональной почве в результате.
На фоне сегодняшней напряженности между Израилем и Ираном аналогии, всегда всплывающие в событиях Пурима, кажутся особенно актуальными.
Тогда, 2500 лет назад, в Персии собирались уничтожить еврейский народ. Но евреи, получив возможность нанести упреждающий удар, сами расправились со своими врагами. Прецедент.
В Пурим есть повод лишний раз перечитать Свиток Эстер и сопутствующие ему мидраши, обращая внимание на некоторые детали, которые обычно упускаются в адаптированных текстах.
Плен вавилонский - галут персидский
События Пурима описаны в одной из книг ТАНАХа – свитке Эстер («Мегилат Эстер»), многочисленных комментариях и мидрашах.
Основная масса евреев жила тогда в Персии – продолжалось Вавилонское пленение.
В 598 году до н.э. вавилонский царь Навуходонасор II вторгся в Иудею, после двухлетней осады взял Иерусалим, разграбил и разрушил Храм. Храмовую утварь забрал в качестве трофеев, а евреев пленниками увел в Вавилонию.
Еврейские пророки предсказывали, что вавилонское пленение продлится 70 лет. Но не прошло и полвека, как оно стало фактически персидским. Новые завоеватели – персы – покорили Вавилон. Вавилонские евреи оказались подданными Персидской империи — сверхдержавы, простиравшейся с запада на восток от Греции до Индии и с севера на юг от Кавказа до Эфиопии. 127 стран, множество народов; евреи были рассеяны среди них. На родине, в Эрец-Исраэль, их города и деревни, поля и виноградники поросли быльем. На холмах, где некогда сверкал Иерусалим, пришельцы пасли коз.
Надежда на избавление и возрождение появилась, когда персидский царь Кир, завоеватель Вавилона, разрешил евреям вернуться и отстроить свой Храм.
Не все поспешили совершить алию. Многие, но не все. По правде сказать – меньшинство. Знакомая история.
Одно дело – сидя «на реках вавилонских», оплакивать свою страну, вспоминать о ней и мечтать. Другое — поднимать ее из руин в пустыне. Это ж тогда самому среди этих руин, в этой пустыне жить! Вот так вот – все бросить, и – на задворки империи, в одичалый край? Из персидской столицы Шушан, из Вавилона, из других благословенных мест — с высокой культурой, с налаженным бытом, с прибыльным бизнесом, с удачной карьерой?
Евреи обжились в изгнании. Занимались торговлей, ремеслами, арендовали и возделывали землю, исполняли государеву службу. Многие из них были состоятельными людьми. Гордились принадлежностью к самой мощной империи тогдашнего мира, считали уже своей. Ну да, чужаками они были. Ну, любили их, скажем так, не все. Ну, плевали, бывало, в след. А то и в лицо. При случае норовили унизить. Так что ж, из-за этого бежать, куда глаза глядят? В нищету, в неизвестность?..
Только самые преданные завету отправились в Эрец-Исраэль и взялись за дело.
Не мешало бы и остальным поторопиться, но они еще этого не знали.
Через два года после издания знаменитого указа Кир погиб в бою со скифами. Его преемник Дарий то запрещал, то вновь разрешал строительство Храма в Иерусалиме. Калитка алии то и дело запиралась, открываясь вновь через годы.
Так же было, и когда персидский трон занял Ахашверош.
Это был типичный восточный деспот, капризуля и сумасброд. В европейской истории он известен под именем Ксеркс и прославился своим анекдотичным приказом высечь море.
Склонный к глобальным проектам, царь затеял сооружение двух понтонных мостов через пролив Геллеспонт (Босфор) для переправки персидских войск из Азии в Европу (у него была идея-фикс – завоевание Греции, а затем и всей Европы). Шторм разметал эти мосты. Разгневанный правитель велел всыпать непокорному морю 300 ударов бичом и опустить в него кандалы. Правда, и мостостроителей не забыл – им отрубили головы.
Согласно мидрашам, Ахашверош – выскочка-простолюдин, он служил старшим конюхом у вавилонского царя Балтасара, на этой должности разбогател и за счет богатства добрался до трона, после чего разбогател еще больше: ему достались несметные сокровища царских кладовых с многочисленными трофеями, в том числе из Иерусалимского Храма. Этакий «новый русский», хоть и древний перс. Та же характерная для выскочек страсть к невиданным застольям, неуемная тяга к роскоши и стремление ее выставить напоказ, то же самодурство и хвастовство.
И вот очередная отмена «права на возвращение» последовала от Ахашвероша. Царь издал запрет евреям переселяться в Эрец-Исраэль после доноса самаритян. Они распустили слух, что евреи под видом строительства Храма на самом деле восстанавливают крепостные стены Иерусалима – готовятся к войне за независимость, хотят выйти из-под власти Персии.
Однако для отмены указа царя о разрешении строительства требовалось решение самого царя. Пришлось самаритянам писать донос. Но документ – не слухи. В письменном донесении самому царю излагать явную ложь опасно – язык отрежет. Крутой нрав Ахашвероша был широко известен. Если уж он морю бурю не спустил, то с людьми, с подданными, разбирался вообще без сантиментов.
И самаритяне пошли на хитрость. Написали все как есть, но – на своем языке, на самаритянском. И подкупили царских секретарей, Рахума и Шамши, которые должны были переводить их донос на персидский, чтобы те допустили неточности в переводе. Так вместо «стены Храма» по-самаритянски царю прочли «крепостные стены» по-персидски. И Ахашверош насторожился — велел строительство прекратить.
Пир на весь мир
Ахашверош знал о пророчестве, обещавшем евреям возвращение на родину через 70 лет. Он подсчитал, что эти 70 лет истекали на третий год его правления. И вот срок пришел – а пророчество не сбывалось: евреи оставались под ним.
Трудно сказать, почему его это так волновало. Казалось бы — ну и шли бы они в свой Иерусалим, раз им в благоустроенных Персии, Мидии, Вавилонии не живется, тем более что сам Кир Великий когда еще разрешил. Одним народом больше, одним меньше – какая вправду разница, если у тебя 127 стран под пятой? Но царь ликовал.
Комментаторы считают, он усмотрел в несбывшемся пророчестве еще одно свидетельство своего величия: вот, мол, даже всемогущий Бог евреев не в силах идти против его воли – обещал вызволить свой народ через 70 лет, но нет на то царского соизволения – и смирился их Бог.
Как выяснилось потом, Ахашверош просто ошибся в расчетах. Но он этого не знал. И больше не считал нужным сдерживать ликования, гордости собой. Раскрыл царские кладовые, где среди прочих сокровищ хранились военные трофеи Навуходоносора – утварь из разграбленного им Иерусалимского Храма: золотая посуда, светильники, трон царя Соломона – чудо инженерного и дизайнерского искусства тех времен. Все это стало украшением нового дворца Ахашвероша.
Для демонстрации собственной крутизны он решил устроить пир, какого мир еще не видел.
Пригласил всех своих сановников, придворных, военачальников, правителей областей, знатных людей империи. Царь позаботился о том, чтобы гульба удалась на славу. В роскошном дворце Ахашвероша гости возлежали на золотых и серебряных кушетках, пили из золотых кубков. Кушанья – самые изысканные, вино – из царских погребов (слуги выясняли у каждого гостя, сколько ему лет, и приносили вино на десять лет старше).
Этот пир длился 180 дней подряд.
Еврейское счастье
Но Ахверошу было мало. Гулять – так гулять! После полугодового застолья для знати он затеял еще и недельный пир для простых людей – жителей Шушана, без различия чинов, состояния и происхождения. Позвали всех. И евреев тоже – никакой дискриминации.
И тут евреи оказались перед дилеммой, которая и потом на протяжении тысячелетий настигала евреев в галуте.
Ты живешь среди чужаков, среди других. Ты страдаешь от их подозрительности по отношению к тебе, предубеждений, насмешек, брезгливой неприязни, а то и явной ненависти. Ты устал, ты мечтаешь, чтобы тебя признали, наконец, своим, ровней им.
И вдруг это происходит. Под влиянием времени, обстоятельств, а чаще всего – по велению правителя - тебя уже не чураются, от тебя не отворачиваются при встрече, как прежде, при общении не затыкают нос, не морщатся от омерзения, с тобой не стесняются иметь дела, тебя зовут в дом, тебя сажают с собой за стол – ты как бы свой. Сбылась мечта о равенстве – блаженствуй и торжествуй!
Но ты замечаешь: от тебя требуется особая взаимность. Для того, чтобы быть своим среди чужих, тебе надо перестать быть самим собой. Собственно, евреем.
Не радоваться тому, что еврею в радость. Не горевать по поводу еврейских бед. Ничем не отличаться от других. Все – так все, раз ты со всеми. Равенство разных – это равнение на тех, по кому равняют. У них празднество – ликуй и ты. Даже если празднуют они твое горе.
Когда глашатаи стали сзывать жителей Шушана на царский пир, евреи персидской столицы затрепетали и заколебались. С одной стороны, конечно, высокая честь — приглашение во дворец, великий соблазн – поучаствовать в застолье, о котором вот уже полгода только и разговоров. С другой – понятно, по какому поводу затеяно веселье. Праздновать крушение собственных надежд – удовольствие сомнительное, скорее несомненное унижение. В общем, предательство, если честно, если помнить, кто ты есть.
Многие евреи предусмотрительно исчезли из города от греха подальше. А другие явились на пир. И ужаснулись.
Ахашверош восседал на троне царя Соломона (копии настоящего, но поди распознай). Дворцовые залы украшали светильники из Иерусалимского Храма. Храмовые сосуды стояли на столах. Это выходит, их позвали участвовать в надругательстве над еврейской святыней?
Но они не ушли. Тиран и самодур, Ахашверош на этом пиру вел себя как добрый, щедрый, предупредительный хозяин: никто из гостей ни в чем не получал отказа, никто ни в чем не должен был испытывать неудобств. Евреев смущает храмовая утварь на столах? Так усадите их за отдельными столами, без трофейной посуды, — пусть гуляют спокойно! Он велел даже не применять к ним обычную забаву своих застолий: каждому новому гостю подносили чашу вина емкостью в одну восьмую ведра (около шести литров) и заставляли выпить до дна – до потери человеческого облика. А тут – пей в удовольствие, без всякого принуждения; поистине царская милость.
Ну, как было пренебречь монаршей добротой и заботой? Евреи остались. И гуляли вместе со всеми, наравне со всеми. Ели трефное, пили некошерное вино, участвовали в прочих запретных для них непотребствах. Было весело. Некогда было вспомнить о Боге.
Укрощение строптивой
Пока мужчины проводили время в царском дворце, застолье для женщин было устроено во дворце царицы – жены Ахашвероша, красавицы Вашти. Ведь восточный пир – мужское дело, приличным женщинам на нем не место. Другое дело – неприличным.
Гостей развлекали искусные танцовщицы, не особо обремененные одеждой и стеснительностью. В их функции входило доставление удовольствий не только эстетических. Ну, в самом деле, не могут же мужики, собравшись вместе для праздного времяпровождения в течение многих дней, лишь вкусно есть, обильно пить и шумно беседовать меж собой. На сытый желудок да на пьяную голову тянет и на другие развлечения.
Видимо, присутствие обнаженных жриц любви и привело к возникновению на седьмой день «народного» пира чисто мужского пьяного спора по поводу того, «чья баба лучше». Ахашверош, судя по всему, в ответ на восхищенные замечания гостей насчет прелестей женского «обслуживающего персонала», заявил, что его жена красивее их всех.
Возможно, кто-то из окружающих усомнился. И тогда порядком поднабравшийся монарх решил предъявить «товар лицом», не стесняясь и иных частей тела царицы. Он послал к Вашти евнухов с приказанием предстать перед гостями во всей своей красе – в одном лишь «царственном венце», то есть «не в царских одеждах», подчеркивают комментаторы, а значит, совсем без них, — нагишом.
Ну, чтобы нагляднее было сравнение с профессиональными красотками.
А она отказалась. Проявила совершенно немыслимую для тех времен дерзость. Грубое нарушение восточной этики.
Вообще, еврейская традиция относится к Вашти без сочувствия. Считается, что она была ненавистницей евреев, и донос самаритян, призванный помешать восстановлению Храма, — ее инициатива. У царицы были рабыни-еврейки, которых она заставляла работать по субботам обнаженными. Тем самым устраивала им двойное издевательство: в субботу не только нельзя работать, но и принято надевать лучшие одежды. В общем, та еще была штучка. Так что требование Ахашвероша к Вашти предстать на пиру обнаженной можно воспринимать справедливым возмездием заносчивой ненавистнице евреев, тем более что дело было в субботу.
Но, в отличие от простолюдина Ахашвероша, она происходила из царской семьи: внучка вавилонского царя Навуходоносора, завоевателя Иерусалима и разрушителя Первого Храма, дочка не менее знаменитого вавилонского владыки Балтасара, у которого Ахашверош, согласно мидрашу, служил управляющем конюшен. Вроде бы он и женился на ней для поднятия своего статуса – взял не только писанную красавицу, но и, что более существенно, царскую дочь — то есть как бы и сам становился царского рода.
Мидраш рассказывает, что, отказывая Ахашверошу в его требовании предстать перед гостями на царском пиру, Вашти велела передать своему венценосному мужу: «У моего отца ты едва годился, чтобы за лошадьми ходить, а теперь мне смеешь приказывать?». Обиделась.
Конечно, неповиновение Вашти было вполне естественным. С какой стати первая дама империи, царица, замужняя женщина, наконец, должна голой скакать перед пьяными мужиками, как публичная девка?
Это с одной стороны. А с другой – восточная женщина не имеет права отказывать мужу. Вообще. Ни в чем и никогда. Ослушниц наказывали строго и жестоко. Распространенной мерой было отрезать что-нибудь важное: нос, губы, язык, груди. Такие несчастные часто встречались на улицах персидских городов – в назидание другим… А Вашти отказала не просто мужу – царю царей, восточному деспоту, тирану.
Ахашверош рассвирепел. Ему, всемогущему, прилюдно, перед гостями, не подчинилась собственная жена! Он собрал совет своих приближенных князей – как поступить? Князья боялись высказывать свое мнение, и лишь один из них, Мемухан, настаивал на примерном наказании Вашти. Иначе, объяснял он царю, все жены, во всей империи, решат: «Раз царице можно не повиноваться мужу – можно и нам», и разразится эпидемия анархии в семье – падение нравов, крушение устоев, угроза государству… В общем, Ахашверош велел убрать ослушницу с глаз долой.
Челядь интерпретировала указание монарха радикально: в еврейских преданиях осталось, что Вашти казнили. Тогда же, в субботу, — в святой для евреев день, который надменная вавилонянка так любила использовать для издевательств над своими еврейскими служанками.
Так место царицы оказалось свободным, а царь — холостым.
И здесь возникает новый поворот сюжета.
Царские смотрины
Был немедленно объявлен конкурс на замещение вакантной должности царицы. Во все концы империи отправились гонцы с объявлением о том, что всем красивым девушкам (комментаторы полагают, что для и молодых замужних женщин тоже не делалось исключения) надлежит явиться на царские смотрины.
Это было грандиозное мероприятие, вернее процесс — с четко отработанным ритуалом.
Сотни собранных по всей стране красавиц свозили в специальный дом в Шушане, где под присмотром главного евнуха претенденток готовили к встрече с державным женихом. Там обстановка напоминала элитный молодежных лагерь для богатых девушек: на всем готовом, ни в чем отказа, неутомительные занятия, нехитрые развлечения, скрытое соперничество и т.д. и т.п.
В таких условиях юных красавиц выдерживали примерно год, как в карантине. Впрочем, карантином это и было: Ахашверош очень боялся заразных болезней, а поскольку ранняя диагностика в те времена находилась не на высоте, скрытые недуги выявляли методом наблюдения – за год, если что дурное есть, проявится, и тогда претендентку отбраковывали.
Благополучно прошедшим карантин за несколько недель до заветной встречи устраивали курс интенсивной подготовки: эпиляция, ароматические ванны по нескольку раз в день, массаж, умащения благовониями и прочие косметические процедуры – вплоть до препровождения в царскую опочивальню.
Конкурс невест не был, собственно, конкурсом красоты в сегодняшнем понимании (по крайней мере, в той части современных конкурсов, что видны публике). Претендентка проводила с единственным судьей конкурса – царем – ночь, и, если он не признавал ее достойной на роль царицы (а так было со всеми, кроме искомой победительницы), на утро препровождалась в гарем наложниц. Замуж она уже не выходила никогда, а эксклюзивного суженного не видела годами, если вообще удостаивалась нового приглашения, — официальных наложниц у Ахашвероша было несколько тысяч, не до всех доходили руки, грубо говоря.
Тем не менее участие в конкурсе невест считалось честью, по суровым для женщин нравам того времени.
Привередливый Ахашверош никак не мог найти достойную замену Вашти. А возможно, ему настолько понравился сам процесс отбора, что не хотелось его прерывать. Во всяком случае, три года неустанных поисков и еженощных проб прошли безрезультатно: разборчивый жених браковал одну кандидатуру за другой, конкурс продолжался.
Еврейский след
Все эти три года житель Шушана, благочестивый еврей, член Сенедриона Мордехай, прятал от царских ловцов невест свою двоюродную сестру Хадасу, которая, осиротев, воспитывалась в его доме. На четвертый год она все же попалась поставщикам красавиц для двора его величества. Девушка назвалась Эстер и, по совету Мордехая, скрыла, что она еврейка. Мидраш утверждает, что, в отличие от других претенденток, она вовсе не горела желанием попасть во дворец. Но именно на ней Ахашверош остановил свой выбор.
Эстер стала царицей.
Оказавшись во дворце, она продолжала скрывать свое происхождение, зато начала лоббировать еврейские интересы.
По ее рекомендации, Мордехай вскоре занял важный пост при дворе – нечто вроде управляющего, мажордома. И как-то подслушал беседу двух евнухов – Бигтана и Тереша.
Они были тартианцами, разговаривали на своем, довольно редком, языке, но Мордехай, как и положено члену Синедриона, знал все языки и понял, о чем шла речь: они замышляли отравить царя.
Он рассказал обо всем Эстер, та предупредила мужа — и Ахашверош со свойственным восточным монархам коварством устроил заговорщикам ловушку. Когда Бигтан и Тереш прислуживали ему, царь потребовал вина. Оно, как и следовало ожидать, оказалось отравленным. Предателей казнили. И сделали специальную запись в дворцовых хрониках о чудесном спасении монарха, благодаря верному Мордехаю-еврею
Аман-амалекянин
Судя по тому, с каким энтузиазмом Ахашверош занимался пирами и поисками жены, удовольствия интересовали его больше, чем государственные проблемы. Эту рутину он поручал сановникам. Вскоре после описанных событий царь назначил первого министра, которому и доверил все государственные дела.
Премьерскую должность занял Аман, который происходил из рода Амалека – главного ненавистника евреев. Везде, где судьба сталкивала потомков Амалека и евреев, между ними возникала непримиримая, смертельная вражда.
Амалек
Одной из трех заповедей, которые евреи получили от Всевышнего перед входом в Эрец-Исраэль, было указание уничтожить Амалека. И его самого, и род его, и все предметы, принадлежащие ему. Евреям предписано постоянно помнить о причиненном Амалеком зле – вплоть до того, чтобы стереть его имя навсегда.
В Торе, которая учит милосердию и справедливости, нет больше примеров подобной непримиримости. Откуда такая беспрецедентная жестокость? Это тем более странно, что амалекитяне, строго говоря, родственный евреям народ.
Амалек – внук Эсава, брата нашего праотца Яакова.
Яаков и Эсав – братья-антиподы. Если предназначение первого – служение Всевышнему и установление нравственных норм в мире, то удел второго – насилие и полное пренебрежение моралью. Когда Яаков обманом (а на самом деле – благодаря Божественному вмешательству, считают евреи) получил право первородства и после долгих лет изгнания вернулся на землю предков, Эсав удалился в страну Сеир.
Его первенец Элифаз, в полном соответствии свободным нравами своей семьи, переспал с женой князя Сеира, и она родила от него девочку — Тимну. Та росла в княжеском доме, среди детей Сеира, хотя и считалась незаконнорожденной. Повзрослев, Тимна решила породниться с кем-то из потомков Авраама – уже знатным по тем временам родом. Она предложила себя в жены Яакову. Однако из-за ее сомнительного происхождения он отказал девушке. И тогда Тимна стала наложницей другого потомка Авраама – Элифаза, нисколько не смущаясь тем, что он ее отец; впрочем, и его такое пикантное обстоятельство не покоробило.
От этой кровосмесительной связи и родился Амалек. По еврейским понятиям, ужасное происхождение: дитя инцеста, «мамзер» и сын «мамзерет».
Мальчик вырос в доме Эсава. Считается, что заботливый дедушка и воспитал в нем ненависть к Израилю, дал завет на непримиримую борьбу с ним и совет, как победить в этой борьбе: нападать всегда, как только Израиль проявляет слабость, отворачивается от Бога.
Амалек стал первым врагом Израиля после выхода евреев из Египта. Самым заклятым и непримиримым.
Только что, благодаря десяти казням египетскими и чуду, явленному при переходе через Красное море, когда воды его расступились, чтобы пропустить евреев, и сошлись, чтобы поглотить их преследователей-египтян (в это время вода расступилась и сошлась во всех водоемах мира, убеждает мидраш), народы мира убедились в силе Всевышнего и убоялись Его народа. Никто не смел противиться Богу и чинить препятствия евреям. Обитатели Ханаана готовы были возвратить им обетованную землю.
И только для Амалека его ненависть к Израилю оказалась сильнее страха и выше всяких рациональных мотивов, в том числе чувства самосохранения.
К тому времени Амалек уже был родоначальником целого народа, обитавшего в Негеве. Он отправил свои войска на дальнее расстояние в 400 парсот (около 1500 км – нынешнее расстояние между Израилем и Ираном.), через непроходимую пустыню, земли, населенные пятью народами, — лишь бы воспрепятствовать продвижению Израиля и уничтожить его.
Амалекитяне нападали на евреев на всем пути их следования, убивая отставших и слабых. Особенно досталось колену Дана, оказавшемуся самым незащищенным, потому что, как считают комментаторы, они вынесли с собой из Египта идола и поклонялись ему.
Решающая битва с амелекитянами перед вхождением в Ханаан произошла в Рефидим, когда народ, поддавшись очередной слабости духа и веры, возроптал на Моше. Евреям удалось тогда победить только с помощью Всевышнего. Но и это сражение не стало окончательным.
Первый еврейский царь Шауль разбил амалекитян, но вопреки велению Всевышнего не уничтожил их всех. Он оставил в живых их царя Агага всего на одну ночь. Но в эту ночь Агаг успел зачать от своей рабыни сына. И род Амалека продолжился. Аман является прямым потомком Агага. Всевышний за ослушание Шауля лишил его впоследствии царства.
Ненависть Амалека к Израилю непримиримая и не поддающаяся исправлению. Это смертельная вражда. Отличительная особенность Амалека (а его потомство рассеяно среди разных народов до сих пор) в том, что он готов ради уничтожения евреев жертвовать всем, даже собственной жизнью и благополучием. Его нельзя задобрить, подкупить, переубедить, обойти. Только убить.
Как это часто бывает, когда недостойного человека постигает неожиданная карьера, он сосредотачивается на внешних атрибутах власти более чем на всем остальном. Аман завел порядок, чтобы ему постоянно выказывали почет, при встрече падали ниц, всячески демонстрируя свое подчиненное положение. И все выполняли это требование. Кроме Мордехая.
Он отказывался поклоняться первому министру наотрез. Когда его попрекали нарушением этикета, выдвигал чисто формальную причину: у Амана на груди висит изображение идола, а еврею поклоняться идолам запрещено.
Скорее всего дело было не в этом или не только в этом. Согласно мидрашу, знакомство Мордехая и Амана произошло задолго до описываемых событий, у них были старые счеты. Но главное заключалось в природной, традиционной вражде: праведный еврей не может уступить амалекянину, амалекянин не может не желать смерти еврею.
Так что поведение Мордехая было естественным для еврея. А реакция Амана была естественной для потомка Амалека. Столкнувшись с неподчинением одного человека, он не стал искать способа усмирения отдельного непокорного придворного. Он решил физически уничтожить весь его народ.
Знакомство Мордехая и Амана
Мидраш рассказывает, что Мордехай был в числе тех евреев, которые, после указа царя Кира о восстановлении Храма в Иерусалиме, вернулись в Эрец-Исраэль. Работы были приостановлены после доноса самаритян о том, что еврейские репатрианты под видом строительства Храма возводят крепостные стены для будущего восстания против Персии.
Евреи пытались оправдаться, однако на уровне местной персидской власти сделать это не удалось. Решили передать дело в суд в столице империи. Они выбрали своим представителем в суде Мордехая, а самаритяне и их сторонники – местного персидского сатрапа Амана.
Оба отправились в Шушан вместе. Каждый взял с собой съестные припасы — путь из Эрец-Исраэль в Персию долгий. Обжора Аман всю свою еду умял за несколько дней. А Мордехай расходовал продукты экономно. Аман, оголодав, стал просить попутчика поделиться. Тот ни в какую. Дал себя уговорить лишь при условии, если Аман продаст ему себя в рабство. Голод не тетка – Аман согласился.
Так как бумаги для контракта у них не было, незадачливый путешественник написал расписку на подошве сандалии Мордехая: «Я, Аман Агагит, продал себя в рабство Мордехаю за хлеб». (Между прочим, это вполне соответствовало еврейскому обычаю во исполнение завета «Стереть имя Амалека»: имя Амалека писали на подошве обуви, чтобы стереть его буквально.)
Уже в Персии Аман не мог простить Мордехаю этого унижения и все время опасался, что как-нибудь коварный еврей предъявит расписку к оплате. Из-за этого, став первым министром и требуя к себе почестей, он не решался публично обвинять Мордехая в неповиновении: тот в любой момент мог снять сандалию и объявить его своим рабом. Это еще больше увеличивало его ненависть и подталкивало к более радикальному способу наказания строптивого, чем расправу с ним самим.