В высшее общество ведут два основополагающих пути. Мужской и, да простят меня эмансипированные дамы, женский.
При мужском, используя недюжинные деловые качества и благоприятствующую конъюнктуру, человек оказывается вблизи властных структур, и обретает разнообразные возможности и многочисленные блага, которые прочим гражданам не доступны.
При женском все это можно получить в результате удачного брака. Стать женой человека либо находящегося на пути к высшим сферам. Либо уже пребывающего там.
В 1904 году в многодетной семье гомельского ремесленника Израиля Фейгенберга родилась дочь Суламифь.
О её детстве и отрочестве сколько-нибудь достоверных сведений нет.
Она где-то училась. То ли у семьи нашлись средства. То ли, что более вероятно, новая власть предоставила смышленой, не по годам развитой девочке такую возможность.
Во всяком случае, перебравшись вместе с первым мужем слесарем Хаютиным в Одессу, Суламифь смогла устроиться на работу в какое-то издательство. Там она свела знакомство с известными одесскими писателями, Катаевым, Олешей, Бабелем.
Судя по фотографиям и рассказам знавших её людей, Суламифь Хаютина, ставшая к тому времени Евгенией Соломоновной, была женщиной неординарной. Красивой, яркой, темпераментной. На неё обращали внимание.
Довольно быстро брак со слесарем Хаютиным распался.
Место Хаютина занял некий Александр Гладун. «Красный командир», как его именуют в справочных изданиях.
Александр Гладун был не только красным командиром. Ещё он был журналистом и дипломатом.
Вместе с Гладуном Евгения Соломоновна перебралась в Москву. Там она какое-то время работала в легендарной газете «Гудок».
Возможно, в «Гудок» её устроили одесские друзья, которые в ту пору с этой газетой активно сотрудничали.
Когда Гладуна с дипломатическим поручением отправили в Германию, Евгения Соломоновна поехала с ним.
Они жили в Берлине. Евгения Соломоновна работала машинисткой. Не то в посольстве, не то в консульстве.
С Ежовым Евгения Соломоновна познакомилась в Сочи. В одном из ведомственных санаториев.
Уже в Москве у них были какие-то случайные встречи. Телефонные звонки.
Однажды Ежов преподнес Евгении Соломоновне золотой перстень старинной работы. И предложил стать его женой.
Внешне Ежов был далеко не мачо. Низкорослый, почти карлик. Щуплый, кривоногий, с маловыразительным, лишенным сколько-нибудь заметной приятности лицом.
Но по сравнению с Гладуном (Гладун в ту пору работал главным редактором, одной из столичных газет) был птицей куда более высокого полета. Он совмещал две солидные должности.
Ежов был завкадрами ВСНХ и зав. распредотделом ЦК ВКП (б).
И это решило дело. Евгения Соломоновна оставила Гладуна. И вышла замуж за Ежова.
Произошло это в 1928 году.
Совместную жизнь Евгении Соломоновны и Ежова можно условно разделить на две неравномерных части. До сентября 1936 года (в сентябре 1936 года Сталин прислал из Сочи телеграмму, в которой потребовал «назначить тов. Ежова народным комиссаром внутренних дел») - и после этого.
Сталин и раньше продвигал Ежова. Он поставил его во главе КПК.
С подачи Сталина в 1934 году на ХVII съезде партии Ежова избрали секретарем ЦК.
Высокие посты открывали неограниченный доступ к разного рода распределителям.
И Евгения Соломоновна не преминула воспользоваться этим.
Во время обыска в квартире Ежовых нашли пять меховых шуб, больше сотни платьев, десятки кофточек и шляп. Картины, ковры, украшения.
Ещё у себя на даче Евгения Соломоновна завела павлинов. Осуществив тем самым, судя по всему, какие-то затаенные детские мечтания.
По нынешним временам, это мелочь. Но в пору повсеместно декларируемого братства и равенства. А также, говоря словами поэта, «честной бедности», выходило за рамки. Даже самые снисходительные.
Московские сановные жены, дамы, в большинстве своем степенные и зажатые, прозвали Евгению Соломоновну «стрекозой».
Во время официальных и полуофициальных встреч и празднований она не в меру резвилась и хотела, чтобы окружающие следовали её примеру. Танцевали, пели, играли в какие-то общие игры.
Не желая, чтобы её рассматривали лишь как жену высокопоставленного партийного функционера, Евгения Соломоновна занялась журналистикой.
Её взял к себе В.И. Межлаук, совмещавший ответственную работу в Госплане СССР и наркомате тяжелой промышленности с редактированием, судя по всему номинальным, журнала «СССР на стройке».
И назначил своим заместителем.
Ещё, вслед за Лилей Брик и Зинаидой Райх, женой Мейерхольда, Евгения Соломоновна завела у себя дома, что-то вроде салона.
К ней приходили самые разные, но, непременно, чем-то примечательные люди.
Бабель, Михоэлс, Утесов, Маршак, Соболев, журналист Михаил Кольцов, издатели братья Урицкие, известный ученый-полярник Отто Юльевич Шмидт и многие другие.
Нравы там, судя по воспоминаниям очевидцев, были довольно свободные.
Ежов жене не препятствовал.
В ту, как пишут «вегетарианскую» пору его жизни, Ежов, во всяком случае, внешне был достаточно уравновешен, и терпим к людям.
Максим Горький прочувствованно, не иначе как в ответ на какую-то любезность, говорил о Ежове, как о «чудесном несгибаемом большевике».
И Надежда Мандельштам, и Лиля Брик, которым пришлось столкнуться с Ежовым, тоже отзывались о нём, как о «довольно приятном человеке».
У Лили Брик для этого были более чем веские основания.
Именно Ежову Сталин поручил принять меры по известному письму Лили Брик.
При активном участии Ежова (Ежов в ту пору ведал оргвопросами), начертанный Сталиным на письме рескрипт, о том, что «Маяковский был и остаётся лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи», начали вбивать в литературные и окололитературные головы.
Время от времени до Ежова доходили слухи о многочисленных увлечениях его ветреной жены.
Он пенял ей за это. Но Евгения Соломоновна достаточно успешно оправдывалась: мол, все это наговоры и происки завистников.
В «любовниках» у Евгении Соломоновны ходили многие.
Во всяком случае, так сплетничали в Москве.
Говорили, что нежные чувства к ней питал сам Сталин.
С этим связывали гибель Чкалова, который тоже не мог устоять перед чарами Евгении Соломоновны. И Сталин распорядился устранить соперника.
Едва ли. Но само предположение, несмотря на его очевидную нелепость, свидетельствовало о неотразимости Евгении Соломоновны.
Уж ежели сам Сталин. Да ещё вкупе с Чкаловым…
Детей у Ежовых не было. В 1936 году они взяли из детского дома четырехлетнюю девочку Наташу. Девочка, как говорят, была неприглядная, «в болячках»
Но она бросилась Евгении Соломоновне на шею с криком «мамочка». И у той дрогнуло сердце.
Идея «Большого террора» принадлежала Сталину. В стране не всё ладилось. Большие успехи на поверку, оказывались не менее крупными провалами. Было много недовольных. И Сталин решил упредить. Показать наглядно, кто в доме хозяин.
Олицетворением террора стал Ежов.
В газетах писали о врагах, которых развелось видимо-невидимо. И о «железном наркоме» Ежове, с его «ежовыми рукавицами». Дабы поднять авторитет Ежова, ему первому из чекистов присвоили звание маршала. Точнее, адекватный званию маршала воинский чин. Переименовали город Сулимов. Он стал Ежово-Черкесском (современный Черкесск).
Те же, кому пришлось столкнуться с Ежовым на деле, прозвали его «кровавым карликом».
В доселе тихом и неприметном Ежове проснулась страсть к мучительству.
Ежову было мало общего руководства. Он не выходил из пыточных камер, и лично участвовал в кровавых допросах, упиваясь своей неограниченной властью над раздавленными пытками людьми.
Ещё Ежов стал не в меру пить и напропалую развратничать, проявляя при этом не только гетеросексуальные, но и, как говорили, гомосексуальные наклонности.
Очевидно, выползли наружу глубоко спрятанные комплексы. Тяжелый подкорковый конгломерат неотреагированных желаний и поползновений.
Евгения Соломоновна знала об этом. Но ничего сделать не могла.
Смирилась и принимала как должное.
Когда Сталин посчитал задачу выполненной, и надобность в Ежове отпала, от него решили избавиться. На одном из совещаний Сталин обозвал Ежова мерзавцем.
После чего удалил из «органов». И перевел, правда, ненадолго на должность наркома водного транспорта.
В апреле 1939 года Ежов был арестован. 4 февраля 1940 года его расстреляли.
Ещё до увольнения на Ежова начали собирать компромат. Этим занялся Берия – заместитель Ежова с октября 1938 года. И его будущий преемник.
В поисках доказательств наличия компрометирующих связей и преступного нерадения Ежова, взялись за его жену.
С Евгенией Соломоновной велись какие-то беседы. Бывшие сотрудники мужа пытались что-то выяснить. До чего-то докапывались. Арестовали ее первых мужей, незаметного слесаря Хаютина и бывшего «красного командира», а позднее дипломата и журналиста Александра Гладуна. Был арестован брат Евгении Соломоновны Илья Фейгенберг.
Впоследствии все они были расстреляны.
В довершении всех бед Евгению Соломоновну уличили в измене. Пока ещё только мужу. Следили, в общем-то, не за ней, а за писателем Шолоховым.
С Шолоховым Евгению Соломоновну свёл Фадеев. Он привел его в дом к Ежовым. Видно решил познакомить провинциального собрата с хозяйкой модного столичного салона. Потом они вместе обедали в ресторане гостиницы «Националь». На следующий день Евгения Соломоновна пришла к Шолохову одна.
Зам начальника первого отделения 2-го специального отдела НКВД лейтенант госбезопасности Кузьмин сообщал Берия:
– …Примерно в середине августа Шолохов снова прибыл в Москву и остановился в той же гостинице (речь идет о гостинице «Националь, в которой Шолохов, во время предыдущего приезда останавливался вместе с семьей).
Так как было приказание в свободное от работы время включаться самостоятельно в номера гостиницы и при наличии интересного разговора принимать необходимые меры, стенографистка Королева включилась в номер Шолохова и, узнавши его по голосу, сообщила мне, нужно ли контролировать, Я сейчас же об этом доложил Алехину, который и распорядился продолжать контроль…
На второй день заступила на дежурство стенографистка Юревич, застенографировав пребывание жены тов. Ежова у Шолохова. Контроль за номером Шолохова продолжался еще свыше десяти дней, вплоть до его отъезда, и во время контроля была зафиксирована интимная связь Шолохова с женой тов. Ежова.
Берия не преминул вручить копию стенограммы Ежову.
Ежов, как показала во время следствия бывшая при этом подруга Евгении Соломоновны, то ли бросил в лицо Евгении Соломоновне бумагу с записями, с криком:
– На, читай!
То ли отхлестал её по лицу бумагой.
Евгения Соломоновна запаниковала. Не столько из-за амурных дел и очевидного провала. Сколько из-за изменившегося отношения со стороны властей. В бумагах Ежова нашли полную отчаяния записку Евгении Соломоновны:
– Колюшенька! Очень тебя прошу, настаиваю проверить всю мою жизнь, всю меня… Я не могу примириться с мыслью о том, что меня подозревают в двурушничестве, в каких-то не содеянных преступлениях.
Но от «Колюшеньки» толку было мало. От него уже ничего не зависело.
И Евгения Соломоновна замкнулась. У неё начисто пропал интерес к прежним занятиям и увлечениям. Появилась масса жалоб. Ежов положил жену в Кремлевскую больницу.
Был установлен диагноз: «астено-депрессивное состояние». С этим диагнозом Евгению Соломоновну в октябре 1938 года поместили в подмосковный санаторий имени Воровского.
Не пробыв в санатории и месяца, 21 ноября 1938 года Евгения Соломоновна покончила жизнь самоубийством.
В акте о «вскрытии тела» записано: «Труп женщины, 34 лет, среднего роста, правильного телосложения, хорошего питания… Смерть наступила в результате отравления люминалом».
Бытует версия, что в этот день её навестил муж с большим букетом цветов. Что, как полагают, было условленным сигналом. Предупреждением о немедленном аресте.
Это всего лишь красивая легенда.
Дело в другом. Депрессия, особенно выраженная, сама по себе предрасполагает к самоубийству.
Евгения Соломоновна - женщина умная и хорошо осведомленная, осознала, что её ждет. И приняла трудное решение.
В Сухановской тюрьме, пыточном филиале известной Лефортовской, Ежов под давлением следствия признал себя виновным «в изменческих шпионских связях» с разведками Польши, Германии, Англии и Японии.
Ещё Ежов повинился в том, что вместе с женой и её «любовником» Бабелем планировал покушение на Сталина.
Он же, чтобы «замести следы», отравил жену как ненужного и крайне опасного свидетеля.
Бабеля сочли шпионом, «агентом иностранных разведок». И Ежов, его нещадно пытали, подтвердил это. В деле с его слов записано:
– На основании моих личных наблюдений я подозреваю, что дело не обошлось без шпионских связей моей жены с Бабелем, с которым она была знакома с 1925 года. И моя жена пыталась скрыть от меня эту шпионскую связь.
Бабель знал Евгению Соломоновну ещё с одесских времен. Потом они встретились в Берлине.
– Я пригласил Гладун, – показал на следствии Бабель, – покататься по городу в такси, убедил ее зайти ко мне в гостиницу. Там произошло мое сближение с Гладун".
Так ли это было. Бог весть. Показания из Бабеля выбивали.
Жена же Бабеля Антонина Николаевна Пирожкова утверждала, что муж ходил к Ежовым из чисто профессионального интереса.
Он собирался написать роман о чекистах.
Бабеля расстреляли 27 января 1940 года (по другим данным – 17 марта 1941-го).
Бабелю вменили, что:
– Будучи организационно связанным по антисоветской деятельности с женой врага народа Ежовой-Гладун-Хаютиной-Фейгенберг, последней Бабель был вовлечен в антисоветскую деятельность, разделяя цели и задачи этой антисоветской организации, в том числе и террористические акты… в отношении руководителей ВКП (б) и Советского правительства.
Евгения Соломоновна, как жена наркома, была похоронена на привилегированном Донском кладбище в Москве. Ежов, судя по всему, лежит где-то рядом.
Его труп сожгли в крематории Донского монастыря, а останки сбросили в безымянную яму.
Кровавая трагедия шекспировского замеса. И по накалу страстей и по развязке.
Путь в высшее общество тех лет был непредсказуем и чреват опасными последствиями.
В пресловутое высшее общество было трудно попасть. Ещё труднее удержаться.
Трагическая судьба дочери гомельского ремесленника Израиля Фейгенберга, Евгении Соломоновны Фейгенберг-Хаютиной-Гладун-Ежовой подтверждает это.
Источник