Калман Орен (тот самый Коля Шишков, мальчик с белыми мышками с «Руслана») поглядел в зеркало. После развода лицо его сильно изменилось, стало мягким, млечным, слегка расплывчатым. Цветочная лавка была освещена красноватым, выигрышным для цветов, но отнюдь не для его наружности, светом. Он выбрал цветы и велел продавцу поместить в центр букета крупную красивую стрелицию, известную также как райская птица. Потом сам обернул цветы. Цветочник злоупотреблял серебряной фольгой и цветными лентами. Римона Коэн... две ее дочурки... при одной мысли о домике в Ромеме на его лице вспыхнул румянец. Это был его последний шанс. Если Римона пожелает, он, быть может, еще вернется в страну живых, в край поцелуев и объятий; если же нет – все пропало навеки.
После развода Калман Орен вышел из доли в клинике для домашних животных, что в Немецкой колонии. Его компаньор, Нахум Лейзерович – вот кто женился на его бывшей жене. Если бы тогда Бруннер не позвал его работать в Библейский зоосад, кто знает, как сложилась бы судьба. Оба его сына жили в Эйлате – новая порода.
Калман был глубоко благодарен доктору Бруннеру и, само собой разумеется, очень высоко его ставил. Доктор Бруннер был автором одной из самых восхитительных книг в мире: «Животные в Библии». Каждая глава, каждый абзац в ней были исполнены знаний, почерпнутых из тысяч разноязыких источников; с точки зрения зоологической науки это была блестящая книга, кладезь открытий. А царящий в ней дух идеализма! А эта возвышенная вера! Доктор Бруннер намеревался собрать в своем зоосаде всех животных, упомянутых в Библии. Сколько в нем решительности, сколько огня! А как он умеет отмести любые сомнения относительно определения тех или иных видов!
В дискуссиях по поводу библейских наименований животных, иногда касавшихся только уточнения видов, а иногда вызывавших даже необходимость внести исправления в переводы Библии на европейские языки, доктор Бруннер стяжал славу бесстрашного бойца. Его имя было на устах не только в академической среде и меж натуралистов-любителей и участников викторин, но и в широких массах, в связи с его письмами в редакции газет и едкими заметками. Для доктора (его устремление было противоположно адамову, ибо он наделял имена животными) эти стычки были неизменным источником наслаждения. Сказать, что он играл со своими оппонентами, как кошка с мышкой, было бы явно недостаточно: доктор Бруннер, хоть и оставлял оппоненту пространство для маневра и лишь потом, постепенно с превеликим коварством загонял его в угол, навстречу неизбежному концу, его боевая тактика строилась на поэтапном истощении противника. Более всего стиль этих его заметок напоминал приемы корриды, в которой доктор Бруннер исполнял множество ролей. Он одновременно и гонял быка по арене, и вонзал в его тело острые бандерильи, и скакал на коне пикадором, колющим быка длинным копьем, и, в конце концов, представал перед публикой матадором, блистательно добивающим быка в миг, когда несчастное животное, израненное, измученное и одуревшее от всего, что с ним происходило с той минуты, как его выпустили на проклятую арену, падало перед ним на колени.
По правде сказать, Калман тоже побаивался доктора Бруннера. Разве не принимал сей муж в своем зоосаде и Бен-Гуриона, и мэров, и славных наших генералов? Светозарные пути, которыми он ходил, ослепляли взор Калмана Орена, скромного ветеринара, который даже операции предпочитал оставлять своему компаньону Лейзеровичу и лишь поневоле брал в руки скальпель, когда напарник отправлялся с приятельницами на летний отпуск в Швейцарию, прежде, чем украл у него жену. Иногда Калман Орен призывался в кабинет доктора Бруннера, заставленный фигурками работы Помпона и Руди Лемана и бесчисленными экземплярами прославленной книги, переведенной на 37 языков. В этих случаях Калман сидел на краешке стула, и если доводилось ему выпить кофе, то он тут же вставал и под пристальным взглядом доктора Бруннера мыл чашку в раковине.
И вот сегодня, как раз когда он собирался объясниться Римоне Коэн, пылавшей в его воображении аленьким цветочком, ему следовало безотлагательно явиться к директору зоосада! Именно в тот день, когда он так нуждался в ощущении собственной силы, энергии, властности, быть может, даже некоторой разнузданности.
А что ему делать с цветами? Доктор Бруннер, само собой разумеется, может решить, что они предназначены ему. Лучше оставить их в шкафчике для электросчетчика возле докторской квартиры, там, где он неоднократно оставлял для него конверты, не помещавшиеся в почтовый ящик.
Дома доктор излучал еще большее величие, чем в рабочем кабинете.
– Садитесь, Орен, – сказал он. – Присядьте и передохните. Выпьете со мной рюмочку коньяку? Сегодня у нас праздник!
– У нас праздник? – слабеющим голосом переспросил Орен.
– Праздник, праздник у нас, друг мой! Великий план обретает плоть и кровь. Еще неделю-две – и мы сможем собрать персонал зоосада и объявить об этом во всеуслышание.
И, видя изумленное лицо Орена, доктор повторил: «Великий план!» – с тем нетерпением, которое свойственно сильным людям при столкновении с теми, кто слаб памятью и характером, сунул ему в руки нечто, обернутое в бумагу, и велел развернуть.
Орен начал с величайшей деликатностью развязывать узелки на бечевке.
– Открывайте! Открывайте! – торопил его доктор.
Наконец, под насмешливым и даже слегка сердитым взглядом директора Калману удалось вскрыть пакет и извлечь из него латунную табличку, вспыхнувшую при свете многочисленных лампочек докторской квартиры.
«И волк будет жить вместе с ягненком. Исайя, 12:6», – было выгравировано на табличке, а снизу, буквами помельче – слова пророка по-английски.
– План! – пробормотал Калман Орен.
– Настал великий день! – сказал доктор Бруннер. – Долгожданный день пришел! Я получил из Румынии волка. Что за волк – заглядение! Здоровый, сильный, молодой. Позади слоновника – вот где идеальное место для него. Ягненка нет, но ягненок – не проблема. Киббуц моей дочери, возможно, пожертвует его.
Он продемонстрировал Калману Орену снимок волка и продолжал:
– Великолепен, не правда ли?
Калману понравились глаза этого волка.
– А как его зовут? – спросил он.
– А с чего вы взяли, что у него есть имя? Впрочем, у него и впрямь есть имя. Его зовут Латро.
– Это румынское имя?
– Нет, латинское: разбойник. Скажите-ка, Орен, вы ведь работали с овцами до приезда в Иерусалим, не так ли? Не лучше ли начать с барашка, а не с козлика? Ведь овцы гораздо сильнее коз, верно?
– Безусловно, – ответил Калман Орен. – Однажды я видел барана, у которого отняли две ноги, а он еще вполголоса просил пищу. Раненая коза вопила бы на весь свет. Хотя, конечно, бывают и сильные козы – мало молока, зато много мускулов. Нет сомнения, что барашек не в пример крепче.
– Чудно, – сказал доктор Бруннер. – Пейте коньяк. Справедливо ли мое предположение, что ежели волк будет получать пищи в достатке, у него не возникнет намерения задрать барашка?
– Я тоже так полагаю, доктор Бруннер.
– Полагаете?
– Я в этом уверен. Отчего бы такому счастливчику захотелось жрать барашка на сытый желудок?
– Именно так я и думал. Однако рассмотрим-ка все варианты. Вы сосредоточены?
– Безусловно, – сказал Калман Орен.
– В таком случае давайте-ка обсудим одну за другой все детали. Если однажды волку не будет по ошибке или по забывчивости выдан корм, вызовет ли это изменения в его поведении?
– Я не много знаю о волках... только то, что когда-то читал. Но я не предвижу такой агрессивности в столь короткий срок.
– А если барашек будет ранен?
– Но как он может быть ранен? Нет, я не вижу никакой возможности.
– Однако предположим, предположим. Предположим, что барашек каким-то образом поранился. Нам следует быть готовым ко всему.
– И в этом случае я не думаю, что волк на него нападет. Я это выясню, конечно. Почитаю в разных местах. Но я не думаю, что несколько капель крови изменят поведение волка.
– Есть ли у нас какой-нибудь способ создать впечатление, что между ними не только царит мир, но и существует какая-либо близость? Определенная симпатия? Это бы производило хорошее впечатление.
– Вот если бы мы доставили ягненка сразу после рождения, он, может быть, принял бы волка за свою маму. Согласно Конраду Лоренцу. Но мне кажется, что слегка опасно помещать в клетку новорожденного ягненка – волк может ненароком задавить его.
– Или решить, что мы принесли ему рагу на день рожденья. Маленькая овечка вызывает аппетит, не так ли?
– Ха-ха, – посмеялся Калман Орен.
– Итак, особых трудностей вы не предвидите?
– Нет, господин доктор.
– Место позади слоновника вам кажется подходящим?
– Да, это хороший участок. Но там установлен маленький жертвенник с желобом для стока крови. Это не помешает?
– Наоборот, это придаст нашему пророческому видению оттенок древности.
– Доктор Бруннер, я хотел бы узнать... если мы уже начали эти проекты... вы не забыли о моем предложении?
– Ну-ка, напомните мне...
– Построить голубятню, как та, что была в библейские времена у Бейт-Говрин. Голубятню, высеченную в скале, с тысячей...
– Это не горит. Видите ли, волк с ягненком – это журналисты со всего мира. Голубятня – это сентиментально... а вот волк с ягненком, барс с козленком – об этом будут говорить повсюду!
– Но голуби – это такое библейское... тот, у кого не было козленка или ягненка, приносил в жертву голубка.
– Сперва – волк с ягненком, потом – барс с козленком. А там посмотрим. Хотя я должен вам сказать, Орен, что все, касающееся голубей, не вполне ясно. Голуби не слишком выделяются в Библии, другие народы их не знают, если не считать этих коммунистов с голубкой Пикассо.
– Кварталы торговцев голубями... так написано у христиан. Мы могли бы построить голубятню с тысячами гнезд. Это было бы впечатляюще...
– Всему свое время, – сказал доктор Бруннер, бросая на Орена уже ледяной взгляд.
Калман Орен потупился.
– Всему свое время. Сначало Латро и ягненок. Потом барс с козленком. Я хотел спросить вас, возьмете ли вы на себя экспонат «Видение пророка»? Нравятся ли вам эти животные?
– Мне всегда нравились волки – их острый взгляд, их ушки.
– Без лирики, Орен. Подучите немного материал о волках, об их заболеваниях, о системе знаков. Я хочу, чтобы вы знали, не собирается ли он перегрызть барашку горло, какие признаки указывают на это – скалит ли он зубы, что он выделывает в этот момент хвостом, какие звуки издает.
– Никакого убийства не будет, доктор Бруннер. Волк – умное животное.
– Этому волку 4 года, вес – 40 килограммов. Я не допущу, чтобы он растолстел и выглядел апатичным и скучающим. Найдите способ поддерживать его в форме, а что касается барана, может быть, лучше нам взять его не в киббуце, а у Абу... как зовут этого араба, который приводил нам верблюдов на праздники?
– Абу Сахал?
– Абу Сахал. У него красивые овечки, белоснежные, как в сказке.
– Все-таки лучше взять барашка в киббуце. Возможно, у них меньше заболеваний...
– Я помню овец Абу Сахала. Это самые красивые овцы, которых я когда-либо видел. Так же, как и верблюды. Он умеет ухаживать за животными.
– И все-таки...
– Сегодня вы меня раздражаете... его овцы несколько низкорослы, жирноваты, но великолепной породы.
Трудно было прекословить директору. Калман Орен покорно кивнул.
– Проведите все необходимые проверки. Я на этом не буду экономить. Вы долгое время работали с овцами, и я доверяю вашим выводам. Итак?
Калман Орен снова кивнул.
– Я берусь за экспонат «Видение пророка». Благодарю вас за оказанное мне доверие, доктор Бруннер.
Калман Орен сожалел, что доктор Бруннер больше ему не симпатизирует. Вероятно, что-то в нем отталкивало великого человека, а может быть, Калман ему просто не приглянулся. Он забрал свой букет из шкафчика.
Дочки Римоны всегда тянулись к нему. Младшей было одиннадцать лет, а старшей – тринадцать. Что за волосы у младшенькой! Длинные, густые, пышные! А губки старшей, милые зубки... только сын был против него, смотрел на него волком и однажды, когда никто не видел, плюнул в него! Ему не забыть этого плевка. После него стало ясно, что ради получения Римоны придется трудиться в поте лица. И вот теперь он возвращается от Бруннера униженный и подавленный. Его настроение зависит от этого великого человека.
Орен отправился на пикапе привезти Латро из аэропорта. Они выехали с Барухом Муаджаром, прихватив с собой пищу для волка.
– Ну так что? Доктор Бруннер выходит на войну?
– Доктор Бруннер, владыка Багдада и Хорасана, – с улыбкой ответил ему Калман Орен.
– Богатырей великих укрощает и воителей устрашает, – сказал Барух и поклонился войлочному льву, висевшему на правой дверце. – Гинд и Синд, Китай и Хаджаз, Йемен и Судан пред тобою преклонят колена. Всё, о чем повелеть соизволишь, я смиренно исполню, владыка!
Работники аэропорта смотрели на них с любопытством. Волк уже полинял после зимы. Он выглядел напуганным. Это был серовато-бурый степной волк, издали напоминавший собаку, шерсть его местами отливала рыжиной. Однако вблизи никто бы не усомнился в его волчьей сущности. Мощная шея и на редкость широкая пасть свидетельствовали о том, что любому барану вовсе некстати встречаться с ним темной ночью.
Пока они стояли у клетки, в воздухе пронесся какой-то пронзительный свист. Латро задрал свою крупную голову и разинул пасть – внезапно раздался волчий вой, загадочный и таинственный. Он проникал сквозь тонкие перегородки, кружил между табло, громкоговорителями, весами, эскалаторами, спешащими людьми, окрашивал в желтый и красный цвет обыденный скучный воздух, принося с собой шелест листвы, запах крови, одиночество степей, дым костров. Люди замерли на ходу и повернули головы на этот вой. Орен внезапно задохнулся, сердце его екнуло. Как странен был этот первобытный вой в аэропорту!
Поев и попив, волк посмотрел на него умными глазами. Орен просунул руку сквозь прутья решетки, и волк отступил, но продолжал смотреть ему в лицо.
– Готов весь аэропорт загрызть, – сказал Барух. – Глянь на его холку! На хвост! Он убийца, убийца и властелин, так я тебе скажу.
– Симпатичный волчок, – сказал Калман Орен.
– То, что написано – это о временах Спасителя, а не о временах Бруннера, – сказал Барух Муаджар.
Уже долгие годы Калман Орен не ощущал подъема, похожего на ту бурю, которая клокотала у него в жилах, пока он вел машину в Иерусалим. Тайная радость пускалась в его сердце в пляс всякий раз, как он вспоминал этот вой. Он был доволен, что доктор Бруннер перестал пытать его по поводу овец. Хотя Орен и работал с овцами долгие годы, пастухом, а потом ветеринаром в Галилее, он не любил этих тварей. Он старался мысленно представить себе их обильное и отборное руно, которое они отдают человеку вместо того, чтобы пожертвовать жизнью, но не лежала у него душа к мелкому скоту. Быть может, в один прекрасный день доктор Бруннер еще услышит волчий вой, пронеслась в его голове стремительная и приятная мысль. И он обернулся, чтобы взглянуть на великолепного зверя. Волк выглядел настороженным, наверняка пытался понять, куда его везут, что его ждет.
В один прекрасный день, в одну прекрасную ночь доктор Бруннер услышит твой вой! Поднимайся к Иерусалиму, о пикап Библейского зоосада, да шуршат колеса твои по дороге, петляющей среди высокоствольных лесов, среди голых скал, а ты, Латро, румынский разбойник, ощетинься, рычи! Быстрее, о пикап зоосада, лети к Римоне, к «Видению пророка», ускорь свой бег, напряги свои механические легкие и доставь Латро к сладостной белоснежной шкурке ягненка! Флаги взовьются над зоосадом, а на этих флагах – ты, Латро, превратившийся в знамение и чудо, принесший косматый образ свой в дар пророчеству Исайи. Ты, о безвестный герой готовящегося чуда, смейся, смейся во всю пасть, скалься волчьим своим оскалом!
Настал великий день. Доктор Бруннер находился под столь сильным впечатлением величия своего свершения, что на список приглашенных легла тень неслыханной скромности. На открытие нового экспоната он пригласил немногих, не более двухсот человек: главу правительства, мэра Иерусалима, нескольких раввинов, одного епископа – отца Ясны, консультировавшего его по части латыни, одного кади, высших чинов полиции, бывшего начальника генштаба (разбойничья повязка на его левом глазу соответствовала, по мнению доктора, духу момента), нескольких общественных деятельниц, послов США, Великобритании и Франции. Речи, крики «ура», бутылки шампанского «Президент».
Барашек Абу Сахала был на диво красив, шерсть его сияла белизной, морда излучала смирение и невинность. Это была идеальная, восхитительная и сладостная жертва. Ягненок стоял, повернувшись пухленьким задом к Латро, взиравшему на все происходящее пронзительными глазами. Доктор Бруннер не позволил дать Латро успокоительное, опасаясь, как бы кто-нибудь не сообщил о столь позорном факте газетчикам, но распорядился накормить волка поплотнее его любимой едой. Он решил рискнуть. И все действительно прошло спокойно. Удовлетворенные и полные изумления гости ушли от загона, в котором волк и ягненок жили-поживали в несколько равнодушной дружбе, ничуть не худшей, чем многие другие.
Доктор Бруннер проводил Моше Даяна к выходу. Он восхищался этим человеком, ему нравилось это красивое лицо, странный его пафос, его частичная слепота, стиль его речей – Даян разговаривал, как великие люди из прежних книг. Доктор Бруннер был трусоват, и чем старее становился, тем делался боязливее, а рядом с такими бесстрашными людьми, как Даян или Игаль Ядин, он успокаивался, и бодрость возвращалась к нему. Он любил находиться рядом с Даяном, в котором отсутствие страха было каким-то особенным, драматичным, вызывающим симпатию и захватывающим дух, в то время как бесстрашие Ядина казалось врожденным, само собой разумеющимся. В присутствии Даяна было что-то магическое. Он ждал слова из его уст, ждал, что обожаемый герой скажет что-нибудь, способное запечатлеться в памяти. И вот Даян внезапно остановился и посмотрел на голый холм, на котором не было ничего, кроме редко растущих кустиков, на холм, обожженный солнцем, как гигантский керамический горшок. Над ними проплыло облако, и его тень пересекла холм, словно на солнечных часах. Группа приглашенных осталась далеко позади, и полуденная тишина делалась только отчетливее благодаря гулу их голосов.
– Ништо не движется там, кроме облаков, – сказал Даян.
Его «ш» и «р» звучали с особым великолепием.
Ночью доктор Бруннер пытался понять, подразумевал ли Даян видение пророка, намеревался ли он своим замечанием выразить мнение об экспонате. Ничто не движется там, кроме облаков? Ничто не движется, кроме облаков?
Как только по Иерусалиму и по всей стране разнесся слух о редком библейском видении, в зоосад стали прибывать школьники с учителями и родителями, дабы взглянуть на чудо. Долго простаивали они перед загоном, дольше даже, чем перед слоновником (а у слонов в то время родился слоненок!), кидая в волка арахисом и кусочками питы. Цветная открытка с изображением Латро и барашка Абу Сахала разлетелась по всему свету, в киножурналах и теленовостях постоянно мелькали кадры с волком и ягненком.
Пришла весна, а с нею и пустынный суховей. Калман Орен не любил такую погоду. Он горевал о том, что и сам зоосад, и дорога, ведущая к нему, и вид, открывавшийся из него, лишились прелести. Иерусалим был неприветлив к своему Зоологическому саду, к своим библейским животным, а ведь в Библии не было ни одного зверя с собственным именем, как у их волка.
Волк постепенно растолстел и, хотя и был по-прежнему сообразительным, слегка обленился, взгляд его слегка утратил блеск. Сердце Калмана Орена сжималось при виде чудесного зверя, теряющего живость. Латро больше не издавал своего воя. Может быть, он выл по ночам, когда некоторые животные делались беспокойными, рычали, возмущались в своих клетках. Однако того страстно желанного Калманом воя, разрывающего уши доктора Бруннера, не было.
После развода Калман Орен вышел из доли в клинике для домашних животных, что в Немецкой колонии. Его компаньор, Нахум Лейзерович – вот кто женился на его бывшей жене. Если бы тогда Бруннер не позвал его работать в Библейский зоосад, кто знает, как сложилась бы судьба. Оба его сына жили в Эйлате – новая порода.
Калман был глубоко благодарен доктору Бруннеру и, само собой разумеется, очень высоко его ставил. Доктор Бруннер был автором одной из самых восхитительных книг в мире: «Животные в Библии». Каждая глава, каждый абзац в ней были исполнены знаний, почерпнутых из тысяч разноязыких источников; с точки зрения зоологической науки это была блестящая книга, кладезь открытий. А царящий в ней дух идеализма! А эта возвышенная вера! Доктор Бруннер намеревался собрать в своем зоосаде всех животных, упомянутых в Библии. Сколько в нем решительности, сколько огня! А как он умеет отмести любые сомнения относительно определения тех или иных видов!
В дискуссиях по поводу библейских наименований животных, иногда касавшихся только уточнения видов, а иногда вызывавших даже необходимость внести исправления в переводы Библии на европейские языки, доктор Бруннер стяжал славу бесстрашного бойца. Его имя было на устах не только в академической среде и меж натуралистов-любителей и участников викторин, но и в широких массах, в связи с его письмами в редакции газет и едкими заметками. Для доктора (его устремление было противоположно адамову, ибо он наделял имена животными) эти стычки были неизменным источником наслаждения. Сказать, что он играл со своими оппонентами, как кошка с мышкой, было бы явно недостаточно: доктор Бруннер, хоть и оставлял оппоненту пространство для маневра и лишь потом, постепенно с превеликим коварством загонял его в угол, навстречу неизбежному концу, его боевая тактика строилась на поэтапном истощении противника. Более всего стиль этих его заметок напоминал приемы корриды, в которой доктор Бруннер исполнял множество ролей. Он одновременно и гонял быка по арене, и вонзал в его тело острые бандерильи, и скакал на коне пикадором, колющим быка длинным копьем, и, в конце концов, представал перед публикой матадором, блистательно добивающим быка в миг, когда несчастное животное, израненное, измученное и одуревшее от всего, что с ним происходило с той минуты, как его выпустили на проклятую арену, падало перед ним на колени.
По правде сказать, Калман тоже побаивался доктора Бруннера. Разве не принимал сей муж в своем зоосаде и Бен-Гуриона, и мэров, и славных наших генералов? Светозарные пути, которыми он ходил, ослепляли взор Калмана Орена, скромного ветеринара, который даже операции предпочитал оставлять своему компаньону Лейзеровичу и лишь поневоле брал в руки скальпель, когда напарник отправлялся с приятельницами на летний отпуск в Швейцарию, прежде, чем украл у него жену. Иногда Калман Орен призывался в кабинет доктора Бруннера, заставленный фигурками работы Помпона и Руди Лемана и бесчисленными экземплярами прославленной книги, переведенной на 37 языков. В этих случаях Калман сидел на краешке стула, и если доводилось ему выпить кофе, то он тут же вставал и под пристальным взглядом доктора Бруннера мыл чашку в раковине.
И вот сегодня, как раз когда он собирался объясниться Римоне Коэн, пылавшей в его воображении аленьким цветочком, ему следовало безотлагательно явиться к директору зоосада! Именно в тот день, когда он так нуждался в ощущении собственной силы, энергии, властности, быть может, даже некоторой разнузданности.
А что ему делать с цветами? Доктор Бруннер, само собой разумеется, может решить, что они предназначены ему. Лучше оставить их в шкафчике для электросчетчика возле докторской квартиры, там, где он неоднократно оставлял для него конверты, не помещавшиеся в почтовый ящик.
Дома доктор излучал еще большее величие, чем в рабочем кабинете.
– Садитесь, Орен, – сказал он. – Присядьте и передохните. Выпьете со мной рюмочку коньяку? Сегодня у нас праздник!
– У нас праздник? – слабеющим голосом переспросил Орен.
– Праздник, праздник у нас, друг мой! Великий план обретает плоть и кровь. Еще неделю-две – и мы сможем собрать персонал зоосада и объявить об этом во всеуслышание.
И, видя изумленное лицо Орена, доктор повторил: «Великий план!» – с тем нетерпением, которое свойственно сильным людям при столкновении с теми, кто слаб памятью и характером, сунул ему в руки нечто, обернутое в бумагу, и велел развернуть.
Орен начал с величайшей деликатностью развязывать узелки на бечевке.
– Открывайте! Открывайте! – торопил его доктор.
Наконец, под насмешливым и даже слегка сердитым взглядом директора Калману удалось вскрыть пакет и извлечь из него латунную табличку, вспыхнувшую при свете многочисленных лампочек докторской квартиры.
«И волк будет жить вместе с ягненком. Исайя, 12:6», – было выгравировано на табличке, а снизу, буквами помельче – слова пророка по-английски.
– План! – пробормотал Калман Орен.
– Настал великий день! – сказал доктор Бруннер. – Долгожданный день пришел! Я получил из Румынии волка. Что за волк – заглядение! Здоровый, сильный, молодой. Позади слоновника – вот где идеальное место для него. Ягненка нет, но ягненок – не проблема. Киббуц моей дочери, возможно, пожертвует его.
Он продемонстрировал Калману Орену снимок волка и продолжал:
– Великолепен, не правда ли?
Калману понравились глаза этого волка.
– А как его зовут? – спросил он.
– А с чего вы взяли, что у него есть имя? Впрочем, у него и впрямь есть имя. Его зовут Латро.
– Это румынское имя?
– Нет, латинское: разбойник. Скажите-ка, Орен, вы ведь работали с овцами до приезда в Иерусалим, не так ли? Не лучше ли начать с барашка, а не с козлика? Ведь овцы гораздо сильнее коз, верно?
– Безусловно, – ответил Калман Орен. – Однажды я видел барана, у которого отняли две ноги, а он еще вполголоса просил пищу. Раненая коза вопила бы на весь свет. Хотя, конечно, бывают и сильные козы – мало молока, зато много мускулов. Нет сомнения, что барашек не в пример крепче.
– Чудно, – сказал доктор Бруннер. – Пейте коньяк. Справедливо ли мое предположение, что ежели волк будет получать пищи в достатке, у него не возникнет намерения задрать барашка?
– Я тоже так полагаю, доктор Бруннер.
– Полагаете?
– Я в этом уверен. Отчего бы такому счастливчику захотелось жрать барашка на сытый желудок?
– Именно так я и думал. Однако рассмотрим-ка все варианты. Вы сосредоточены?
– Безусловно, – сказал Калман Орен.
– В таком случае давайте-ка обсудим одну за другой все детали. Если однажды волку не будет по ошибке или по забывчивости выдан корм, вызовет ли это изменения в его поведении?
– Я не много знаю о волках... только то, что когда-то читал. Но я не предвижу такой агрессивности в столь короткий срок.
– А если барашек будет ранен?
– Но как он может быть ранен? Нет, я не вижу никакой возможности.
– Однако предположим, предположим. Предположим, что барашек каким-то образом поранился. Нам следует быть готовым ко всему.
– И в этом случае я не думаю, что волк на него нападет. Я это выясню, конечно. Почитаю в разных местах. Но я не думаю, что несколько капель крови изменят поведение волка.
– Есть ли у нас какой-нибудь способ создать впечатление, что между ними не только царит мир, но и существует какая-либо близость? Определенная симпатия? Это бы производило хорошее впечатление.
– Вот если бы мы доставили ягненка сразу после рождения, он, может быть, принял бы волка за свою маму. Согласно Конраду Лоренцу. Но мне кажется, что слегка опасно помещать в клетку новорожденного ягненка – волк может ненароком задавить его.
– Или решить, что мы принесли ему рагу на день рожденья. Маленькая овечка вызывает аппетит, не так ли?
– Ха-ха, – посмеялся Калман Орен.
– Итак, особых трудностей вы не предвидите?
– Нет, господин доктор.
– Место позади слоновника вам кажется подходящим?
– Да, это хороший участок. Но там установлен маленький жертвенник с желобом для стока крови. Это не помешает?
– Наоборот, это придаст нашему пророческому видению оттенок древности.
– Доктор Бруннер, я хотел бы узнать... если мы уже начали эти проекты... вы не забыли о моем предложении?
– Ну-ка, напомните мне...
– Построить голубятню, как та, что была в библейские времена у Бейт-Говрин. Голубятню, высеченную в скале, с тысячей...
– Это не горит. Видите ли, волк с ягненком – это журналисты со всего мира. Голубятня – это сентиментально... а вот волк с ягненком, барс с козленком – об этом будут говорить повсюду!
– Но голуби – это такое библейское... тот, у кого не было козленка или ягненка, приносил в жертву голубка.
– Сперва – волк с ягненком, потом – барс с козленком. А там посмотрим. Хотя я должен вам сказать, Орен, что все, касающееся голубей, не вполне ясно. Голуби не слишком выделяются в Библии, другие народы их не знают, если не считать этих коммунистов с голубкой Пикассо.
– Кварталы торговцев голубями... так написано у христиан. Мы могли бы построить голубятню с тысячами гнезд. Это было бы впечатляюще...
– Всему свое время, – сказал доктор Бруннер, бросая на Орена уже ледяной взгляд.
Калман Орен потупился.
– Всему свое время. Сначало Латро и ягненок. Потом барс с козленком. Я хотел спросить вас, возьмете ли вы на себя экспонат «Видение пророка»? Нравятся ли вам эти животные?
– Мне всегда нравились волки – их острый взгляд, их ушки.
– Без лирики, Орен. Подучите немного материал о волках, об их заболеваниях, о системе знаков. Я хочу, чтобы вы знали, не собирается ли он перегрызть барашку горло, какие признаки указывают на это – скалит ли он зубы, что он выделывает в этот момент хвостом, какие звуки издает.
– Никакого убийства не будет, доктор Бруннер. Волк – умное животное.
– Этому волку 4 года, вес – 40 килограммов. Я не допущу, чтобы он растолстел и выглядел апатичным и скучающим. Найдите способ поддерживать его в форме, а что касается барана, может быть, лучше нам взять его не в киббуце, а у Абу... как зовут этого араба, который приводил нам верблюдов на праздники?
– Абу Сахал?
– Абу Сахал. У него красивые овечки, белоснежные, как в сказке.
– Все-таки лучше взять барашка в киббуце. Возможно, у них меньше заболеваний...
– Я помню овец Абу Сахала. Это самые красивые овцы, которых я когда-либо видел. Так же, как и верблюды. Он умеет ухаживать за животными.
– И все-таки...
– Сегодня вы меня раздражаете... его овцы несколько низкорослы, жирноваты, но великолепной породы.
Трудно было прекословить директору. Калман Орен покорно кивнул.
– Проведите все необходимые проверки. Я на этом не буду экономить. Вы долгое время работали с овцами, и я доверяю вашим выводам. Итак?
Калман Орен снова кивнул.
– Я берусь за экспонат «Видение пророка». Благодарю вас за оказанное мне доверие, доктор Бруннер.
Калман Орен сожалел, что доктор Бруннер больше ему не симпатизирует. Вероятно, что-то в нем отталкивало великого человека, а может быть, Калман ему просто не приглянулся. Он забрал свой букет из шкафчика.
Дочки Римоны всегда тянулись к нему. Младшей было одиннадцать лет, а старшей – тринадцать. Что за волосы у младшенькой! Длинные, густые, пышные! А губки старшей, милые зубки... только сын был против него, смотрел на него волком и однажды, когда никто не видел, плюнул в него! Ему не забыть этого плевка. После него стало ясно, что ради получения Римоны придется трудиться в поте лица. И вот теперь он возвращается от Бруннера униженный и подавленный. Его настроение зависит от этого великого человека.
Орен отправился на пикапе привезти Латро из аэропорта. Они выехали с Барухом Муаджаром, прихватив с собой пищу для волка.
– Ну так что? Доктор Бруннер выходит на войну?
– Доктор Бруннер, владыка Багдада и Хорасана, – с улыбкой ответил ему Калман Орен.
– Богатырей великих укрощает и воителей устрашает, – сказал Барух и поклонился войлочному льву, висевшему на правой дверце. – Гинд и Синд, Китай и Хаджаз, Йемен и Судан пред тобою преклонят колена. Всё, о чем повелеть соизволишь, я смиренно исполню, владыка!
Работники аэропорта смотрели на них с любопытством. Волк уже полинял после зимы. Он выглядел напуганным. Это был серовато-бурый степной волк, издали напоминавший собаку, шерсть его местами отливала рыжиной. Однако вблизи никто бы не усомнился в его волчьей сущности. Мощная шея и на редкость широкая пасть свидетельствовали о том, что любому барану вовсе некстати встречаться с ним темной ночью.
Пока они стояли у клетки, в воздухе пронесся какой-то пронзительный свист. Латро задрал свою крупную голову и разинул пасть – внезапно раздался волчий вой, загадочный и таинственный. Он проникал сквозь тонкие перегородки, кружил между табло, громкоговорителями, весами, эскалаторами, спешащими людьми, окрашивал в желтый и красный цвет обыденный скучный воздух, принося с собой шелест листвы, запах крови, одиночество степей, дым костров. Люди замерли на ходу и повернули головы на этот вой. Орен внезапно задохнулся, сердце его екнуло. Как странен был этот первобытный вой в аэропорту!
Поев и попив, волк посмотрел на него умными глазами. Орен просунул руку сквозь прутья решетки, и волк отступил, но продолжал смотреть ему в лицо.
– Готов весь аэропорт загрызть, – сказал Барух. – Глянь на его холку! На хвост! Он убийца, убийца и властелин, так я тебе скажу.
– Симпатичный волчок, – сказал Калман Орен.
– То, что написано – это о временах Спасителя, а не о временах Бруннера, – сказал Барух Муаджар.
Уже долгие годы Калман Орен не ощущал подъема, похожего на ту бурю, которая клокотала у него в жилах, пока он вел машину в Иерусалим. Тайная радость пускалась в его сердце в пляс всякий раз, как он вспоминал этот вой. Он был доволен, что доктор Бруннер перестал пытать его по поводу овец. Хотя Орен и работал с овцами долгие годы, пастухом, а потом ветеринаром в Галилее, он не любил этих тварей. Он старался мысленно представить себе их обильное и отборное руно, которое они отдают человеку вместо того, чтобы пожертвовать жизнью, но не лежала у него душа к мелкому скоту. Быть может, в один прекрасный день доктор Бруннер еще услышит волчий вой, пронеслась в его голове стремительная и приятная мысль. И он обернулся, чтобы взглянуть на великолепного зверя. Волк выглядел настороженным, наверняка пытался понять, куда его везут, что его ждет.
В один прекрасный день, в одну прекрасную ночь доктор Бруннер услышит твой вой! Поднимайся к Иерусалиму, о пикап Библейского зоосада, да шуршат колеса твои по дороге, петляющей среди высокоствольных лесов, среди голых скал, а ты, Латро, румынский разбойник, ощетинься, рычи! Быстрее, о пикап зоосада, лети к Римоне, к «Видению пророка», ускорь свой бег, напряги свои механические легкие и доставь Латро к сладостной белоснежной шкурке ягненка! Флаги взовьются над зоосадом, а на этих флагах – ты, Латро, превратившийся в знамение и чудо, принесший косматый образ свой в дар пророчеству Исайи. Ты, о безвестный герой готовящегося чуда, смейся, смейся во всю пасть, скалься волчьим своим оскалом!
Настал великий день. Доктор Бруннер находился под столь сильным впечатлением величия своего свершения, что на список приглашенных легла тень неслыханной скромности. На открытие нового экспоната он пригласил немногих, не более двухсот человек: главу правительства, мэра Иерусалима, нескольких раввинов, одного епископа – отца Ясны, консультировавшего его по части латыни, одного кади, высших чинов полиции, бывшего начальника генштаба (разбойничья повязка на его левом глазу соответствовала, по мнению доктора, духу момента), нескольких общественных деятельниц, послов США, Великобритании и Франции. Речи, крики «ура», бутылки шампанского «Президент».
Барашек Абу Сахала был на диво красив, шерсть его сияла белизной, морда излучала смирение и невинность. Это была идеальная, восхитительная и сладостная жертва. Ягненок стоял, повернувшись пухленьким задом к Латро, взиравшему на все происходящее пронзительными глазами. Доктор Бруннер не позволил дать Латро успокоительное, опасаясь, как бы кто-нибудь не сообщил о столь позорном факте газетчикам, но распорядился накормить волка поплотнее его любимой едой. Он решил рискнуть. И все действительно прошло спокойно. Удовлетворенные и полные изумления гости ушли от загона, в котором волк и ягненок жили-поживали в несколько равнодушной дружбе, ничуть не худшей, чем многие другие.
Доктор Бруннер проводил Моше Даяна к выходу. Он восхищался этим человеком, ему нравилось это красивое лицо, странный его пафос, его частичная слепота, стиль его речей – Даян разговаривал, как великие люди из прежних книг. Доктор Бруннер был трусоват, и чем старее становился, тем делался боязливее, а рядом с такими бесстрашными людьми, как Даян или Игаль Ядин, он успокаивался, и бодрость возвращалась к нему. Он любил находиться рядом с Даяном, в котором отсутствие страха было каким-то особенным, драматичным, вызывающим симпатию и захватывающим дух, в то время как бесстрашие Ядина казалось врожденным, само собой разумеющимся. В присутствии Даяна было что-то магическое. Он ждал слова из его уст, ждал, что обожаемый герой скажет что-нибудь, способное запечатлеться в памяти. И вот Даян внезапно остановился и посмотрел на голый холм, на котором не было ничего, кроме редко растущих кустиков, на холм, обожженный солнцем, как гигантский керамический горшок. Над ними проплыло облако, и его тень пересекла холм, словно на солнечных часах. Группа приглашенных осталась далеко позади, и полуденная тишина делалась только отчетливее благодаря гулу их голосов.
– Ништо не движется там, кроме облаков, – сказал Даян.
Его «ш» и «р» звучали с особым великолепием.
Ночью доктор Бруннер пытался понять, подразумевал ли Даян видение пророка, намеревался ли он своим замечанием выразить мнение об экспонате. Ничто не движется там, кроме облаков? Ничто не движется, кроме облаков?
Как только по Иерусалиму и по всей стране разнесся слух о редком библейском видении, в зоосад стали прибывать школьники с учителями и родителями, дабы взглянуть на чудо. Долго простаивали они перед загоном, дольше даже, чем перед слоновником (а у слонов в то время родился слоненок!), кидая в волка арахисом и кусочками питы. Цветная открытка с изображением Латро и барашка Абу Сахала разлетелась по всему свету, в киножурналах и теленовостях постоянно мелькали кадры с волком и ягненком.
Пришла весна, а с нею и пустынный суховей. Калман Орен не любил такую погоду. Он горевал о том, что и сам зоосад, и дорога, ведущая к нему, и вид, открывавшийся из него, лишились прелести. Иерусалим был неприветлив к своему Зоологическому саду, к своим библейским животным, а ведь в Библии не было ни одного зверя с собственным именем, как у их волка.
Волк постепенно растолстел и, хотя и был по-прежнему сообразительным, слегка обленился, взгляд его слегка утратил блеск. Сердце Калмана Орена сжималось при виде чудесного зверя, теряющего живость. Латро больше не издавал своего воя. Может быть, он выл по ночам, когда некоторые животные делались беспокойными, рычали, возмущались в своих клетках. Однако того страстно желанного Калманом воя, разрывающего уши доктора Бруннера, не было.